– Да куда он денется? – пожал плечами Гиляровский. – Сейчас по всей Москве такая буча поднимется… того гляди, народ, как узнает про то, что детей постреляли, – очень даже свободно могут студентов начать бить. Не дай бог, конечно…
– Это почему – студентов? – спросил Николка. – Эти, на мотоциклах, на студентов нисколько не похожи.
– Да уж публика у нас такая, – развел руками репортер. – Вон, поди спроси любого лабазного сидельца, кто враг государю, – тебе всякий ответит: «Жиды, полячишки и скубенты». А разбираться – кто сейчас будет?
– А вы напишите, как было, – предложил Иван. – Все как есть, чтобы невиновные не пострадали.
– Так-таки и «все»? – усмехнулся в усы Гиляровский. – А про то, что злодеи эти из будущего, – тоже?
Иван пожал плечами – спорить с репортером ему не хотелось.
– А в общем, ты прав. Надо, конечно, написать. Вот про кадета вашего, Сергуньку, про ребят убитых и раненых… Кому же, как не мне, людей урезонить, убедить их не слушать всяких мерзавцев и горлопанов? – и Гиляровский неожиданно весело подмигнул мальчишкам. – Что ж, пойдемте… скитальцы во времени!
Прождать пришлось до вечера. Когда на город стали спускаться сумерки – терпение лопнуло.
Известий от боевой группы нет. Они должны были прийти намного раньше – самое позднее к трем пополудни.
Уже три тридцать. Известий нет. С утра дверь комнаты не открывалась. Хозяйка раза два поскреблась в дверь, предложила чаю… Не надо.
Четыре. Четыре тридцать. «Бам-м…» – мягкий звон настенных часов. Один удар – половина часа. На флоте колокол, отбивающий время каждые полчаса, называется, кажется, «склянки»? Тьфу, что такое в голову лезет, при чем тут флот – этот отвратительный инструмент в руках тирана, рассадник черной реакции, стая, каста, аристократы, мерзавцы в белых перчатках…
Пять. Все, больше ждать нечего. Что-то случилось.
Тихо закрыть дверь, так, чтобы не потревожить хозяйку: меньше всего хочется сейчас отвечать на ее липкие вопросы…
Неизвестность отнимает последние душевные силы. Убит царь или нет?
По улицам, тускло освещенным желтыми фонарями – и почему от этого света всегда кажется, что сумерки наступают раньше? – на квартиру к Мише Канчеру. Он должен знать.
…Канчер на допросе сознался сразу – и рассказал все. И жандармы, не помня себя от радости – беда пролетела стороной, крылом лишь чиркнув по венценосцу! – уже ехали на квартиры к арестованным.
Всех взять! Всех! Ведь бродит еще по городу негодяй, запустивший ракету по экипажу государя. И не только он.
И возьмут. Им только дай волю…
Сегодня в Санкт-Петербурге церемонии – в сторону!
Сколько народу на улицах… и радостно звенят колокола. Не удалось? Если бы Андреюшкин, Осипанов, Генералов сделали свое дело – звон был бы другим. И лица на улицах – другие… траурные, недоуменные, может быть, злорадные. А сейчас – возбужденно-радостные?
Не вышло?! К Канчеру, срочно! Он должен знать…
Косится городовой на перекрестке. Подойдет? Не подошел. Документы при себе, в правом кармане шинели – кургузый двуствольный пистолетик; получил от Васи Генералова в обмен на револьвер…
Чем поможет этот коротышка, если все пропало?
Подворотня… глухой треугольный колодец проходного двора. Пройти насквозь, на Литейный, а там, на другой стороне – дом, где снимает квартиру Канчер.
Через пять минут все станет ясно.
– Можно вас на минутку, юноша?
Александр споткнулся от неожиданности, чуть не упав. Шпик? Не похож. Солидный мужчина лет сорока – сорока пяти, в дорогом пальто… Профессор? Врач? На чиновника не похож, на шпика – тем более. Улыбается, а глаза – острые, колючие. В руках трость темного дерева, зачем-то крутит желтоватый набалдашник…
– Что вам угодно? – сухо, безразлично. Отчаянная надежда: обознался? Отстанет?
Не отстал.
– Вы, насколько я понимаю, Александр Ульянов, студент Императорского университета?
– Вы… – получилось хрипло, чуть не закашлялся, – откуда вы меня знаете? Вас подослали?
Пальцы нервно тискают в кармане рукоять пистолетика.
– Полегче, полегче, юноша. Не надо резких движений. Я не жандарм, если вы это имеете в виду. Жандармы ждут вас на квартире Канчера – вы ведь к нему направляетесь?
Шпик! Все знает! Значит – провал?!
– Оставьте меня в покое!
Рвануть из кармана руку – в колодце двора двойной выстрел прозвучит оглушающе, но на улице ничего не будет слышно. А потом – дворами, назад… куда? ТЕ наверняка уже ждут на квартире…
Узкое матовое лезвие со свистом вылетело из трости. Александр, вскрикнув, схватился за кисть – пистолетик полетел в сугроб.
– Ну-ну, не так уж и больно, я же вам не руку отрубил. Подумаешь, плашмя клинком по запястью – революционер должен уметь сносить боль. Так, кажется, учил господин Нечаев?
Знают, все знают! А жало дамасского, с разводами, клинка пляшет у самых глаз…
– Я не собираюсь вас арестовывать и уж тем более убивать. Ваш план, как вы уже догадались, провалился. Группа взята, вы один на свободе. Впрочем, ненадолго – самое позднее завтра утром возьмут и вас.
– Но как… что вам-то за дело? Что вам нужно? Кто вы?
– Сейчас мы спокойно – СПОКОЙНО! – выйдем на Литейный, сядем в экипаж и поедем на Финляндский вокзал. Через час поезд на Гельсингфорс. В этом саквояже, – и господин толкнул носком туфли не замеченный Александром чемоданчик, – так вот, здесь деньги, документы, билеты с плацкартой третьего класса. До Гельсингфорса сидите как мышь. Окажетесь в Финляндии – найдете способ перебраться в Швецию. Дальше езжайте куда хотите, но в России не смейте появляться по меньшей мере год. А лучше – вообще никогда. Найдите работу и живите тихо-мирно. Революционера из вас не вышло, террориста тоже. Может, хоть ученый получится? Езжайте, к примеру, в Голландию – в Амстердамском университете сейчас работает профессор Хуго де Фриз, биолог. Интереснейшими вещами занимается. Вы ведь на естественном отделении обучались и даже, кажется, работу имеете по кольчатым червям?
Ошарашенному Александру остается только кивнуть.
– Вот и попробуйте устроиться к нему лаборантом. Он, того и гляди, новую науку создаст – «генетика» называется. Поверьте, однажды она изменит этот мир. Да, кстати, будете писать домой – передайте наилучшие пожелания вашему младшему брату, Володе. Он ведь заканчивает гимназию в Симбирске? Вот и пусть старается, у него, как я слышал, изрядные способности к учебе. Главное – чтобы ерундой всякой не увлекся, верно, Александр Ильич? А то матушке вашей, Марии Александровне, одно расстройство…